ОТВЕТ

«Язык твой — враг мой».

Природа

Роддом тонул в плаче. Двенадцатые сутки ошалелый от ужаса и накопившейся усталости медперсонал падал с ног. Массовый отказ матерей от своих новорожденных детей медленно превращал родильный дом в детский.

Отдельная палата для новорожденных детей уже давно канула в Лету, поэтому под нее пришлось срочно освободить один из родильных залов. Крошечные детские кроватки вывозили из одноместных палат и свозили в новое пристанище для отказников. Медсестры разрывались между выполнением своих многочисленных обязанностей и попыткой накормить оставшихся без матерей маленьких инвалидов. Видеть и слышать то, что происходило в детской комнате, было не каждому под силу. И только самые стойкие после своей смены не покидали стены роддома и оставались рядом с брошенными младенцами.

Смена Софьи Яковлевны, главной акушерки, заканчивалась. Ей предстояло принять последние на сегодняшний день роды. Она медленно вошла в родильный зал. Еще двенадцать дней назад она мечтала о празднике в честь выхода на пенсию и строила радужные планы на время заслуженного отдыха. В свои шестьдесят пять лет она, со слов коллег, хорошо выглядела и еще была полна сил. Но за эти проклятые двенадцать суток она сильно осунулась и, казалось, постарела лет на десять. Ее походка стала тяжелой, плечи согнулись, черные с проседью волосы полностью покрыло тусклым серебром. 

— Господи, помоги и помилуй... — прошептала Софья Яковлевна, склоняясь над роженицей. 

Она слышала, как рядом с ней, всхлипывая, что-то шепчет молоденькая медсестра Анна.

Роды протекали без осложнений. Софья Яковлевна взяла в свои ладони выходящую из чрева матери головку малыша и слегка ее развернула. Подставила левую ладонь под выходящее маленькое сморщенное тельце. Живой липкий сморщенный комочек теперь надо переложить на живот матери, но акушерка медлит. Все ждут первого детского крика. Именно он определяет, быть или не быть беде. Все хотят услышать звук, похожий на дребезжащий звонок. 

Малыш шевелится, и Софья Яковлевна чувствует, что ребенок вот-вот может выскользнуть из ее начинающих дрожать рук. Еще недавно сильные и уверенные, в эти последние дни они переставали ее слушаться. В латексных перчатках становится еще труднее удерживать скользкое от первородной смазки тело малыша. «Только бы не уронить», — проносится в ее голове. Наконец, из крохотного беззубого ротика вырывается стон, похожий на мычание теленка.

— Господи... опять без языка... — шепчет Анна.

Роженица перевела умоляющий взгляд с акушерки на медсестру. Выражение боли на их лицах не оставляет ей ни капли надежды. По лицу женщины струится пот. Его перекашивает гримаса боли. Она поворачивает голову набок, и хлынувшие слезы сливаются с потом в единый поток. Женщина едва заметно качает головой. Это означает отказ...

Анна перерезает пуповину, еще мгновение назад связывающую мать и ребенка. Очищает кожу младенца, делает все положенные замеры и закукливает его в казенную пеленку. 

Несостоявшуюся маму и новорожденного везут в разные стороны коридора, выкрашенного в яркие цвета. Расцветка стен, желтая в оранжевую полоску, сейчас особенно кажется неуместной.

Не включая свет в кабинете, Софья Яковлевна прошла к своему столу и грузно опустилась на стул. Блестящая, как начищенный медный таз луна заглядывает в окно. Софья Яковлевна достала из кармана халата мобильный телефон. Сообщение от старого учителя «Приезжай сегодня, жду» пришло еще утром.

Римма Эдуардовна была не только ее учителем. Их связывала многолетняя дружба, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте. После выхода на пенсию Римма Эдуардовна сказала «нет» цивилизации и перебралась в небольшой деревянный домик в сорока километрах от города. Больше похожий на избушку из сказки, он стоял на краю маленького лесочка. Римма Эдуардовна поддерживала физическую форму, работая на небольшом приусадебном участке, а ясный разум сохраняла благодаря чтению.

«Выезжаю», — отправила запоздалый ответ Софья Яковлевна. 

Через час на пороге тепло натопленного дома ее встретила сухонькая старушка. Горячо обняв гостью, она проводила ее на кухню и усадила за стол. Налила две чашки травяного чая. Поставила перед Софочкой (так любя она называла свою ученицу) кусок свежеиспеченного картофельного пирога и мисочку со сметаной, в которой стояла маленькая ложечка. Сильный аромат мяты смешивался с запахом ромашки и едва уловимыми нотами зверобоя.

— Попей чаю, пока не остыл. Подогреваю уже который раз, — с теплотой в голосе сказала Римма Эдуардовна.

Какое-то время они пили чай молча. Старушка незаметно, но внимательно, рассматривала долгожданную гостью. Софья Яковлевна только сейчас поняла, что была голодна. Съев пирог, она, не рассчитывая на ответ, спросила:

— Что же это такое происходит, Римма Эдуардовна?!

— Природа дает человечеству ответ. Она долго молчала, но и ее терпению пришел конец, — промолвила наставница.

— Не понимаю, — пробормотала Софья Яковлевна.

Ей показалось, что она уже знает, что дальше скажет учитель, но очень боялась это услышать.

— Природа мудра и не лишена инстинкта самосохранения. Человечество зашло слишком далеко. «Словом можно убить» перестало быть образным выражением. Пламенные речи, ложь, клевета, одурачивание, — все это происходит с помощью языка. Слова стали мечом и щитом. Язык стал врагом природы. Он толкает мир в пропасть. И если люди не увидят предупреждение в том, что происходит, будь готова к следующему ответному шагу природы.

— Что еще она отберет? — тихо спросила Софья Яковлевна.

— Зрение.

Через месяц Софья Яковлевна приняла первого новорожденного с пустыми глазницами.